он англичанин, чрезвычайно умен и явно голубее летнего неба в рекламных брошюрах мелких турагентств.
как настоящий индеец Орлиный Глаз заметила, что моя восхитительная команда деанонилась. 
чесслово, это была одна из лучших команд, в которых я была: маленькая, уютная, а горела так, что до сих пор приятно греет. фанмиксы переслушиваю, арты пересматриваю, порно перечитываю.
мне все понравилось, если что, пойду еще раз.
а теперь внимание! -сейчас будут тексты!
Название: Самоучитель для бедных
Автор: капитан мудилио
Бета: Капитан Козетта
Размер: мини, 1168 слов
Пейринг/Персонажи: Онни Хотакайнен
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Остаться в живых. Самоучитель для бедных (и тупых)» под редакцией Онни Хотакайнена, военного мага, дожившего до своего двадцатисемилетия.
Здравствуй, дорогой читатель. Если ты это читаешь, то ты скорее всего живой, а если нет, то извини, вряд ли эта книжка сможет тебе чем-то помочь.
Если же ты все еще читаешь, то тебя либо привлекли красотки на обложке — на самом деле там нет никаких красоток — либо ты хочешь выжить в условиях безудержной конкуренции с монстрами, которые постараются сожрать тебя при случае.
Буду краток.
Краткий курс истории.
После эпидемии сыпи, которую пережили твои пра или пра-пра, за что можешь сказать им большое спасибо, мир оказался в, будем честны, жопе. Оказалось, что вымерли все люди, кроме избранных богами, то есть кроме финнов. И, так уж и быть, шведов, датчан, норвежцев и исландцев.
Очень краткий курс географии.
Территории, лет сто назад считавшиеся курортными, теперь оказались опасными, как твои родители после того, как ты кокнул их любимую вазу, доставшуюся по наследству от пра-пра-прабабки, которую та, в свою очередь, купила в Испании — да, мой дорогой друг, была и такая страна. Сейчас эти территории называют Тихим миром, потому что там нет ничего, кроме дикой природы и монстров, но об этом потом. А безопасными оказались немногочисленные кусочки таких стран как, да-да, ты правильно догадался, дружок, Финляндии, Дании, Норвегии, Швеции и Исландии.
Очень краткий курс социологии.
Если ты, дорогой читатель, читаешь эту книгу, то, скорее всего, не имеешь никакого отношения к ребятам, которые вроде как борются с Тихим миром и его порождениями. Ты, дружок, не разведчик, это однозначно, потому что тогда бы ты спал после вылазок, а не читал глупости. Ты не чистильщик, иначе сжег бы книжку, как и все в радиусе двадцати километров, потому что ты можешь. Ну и потому, что чистильщики огнем отвоевывают у Тихого мира земли и превращают их в безопасную зону. И они, как правило, шведы, а ты ведь не швед, дорогой читатель? Только не говори, что ты швед, я этого не перенесу.
Еще ты можешь оказаться норвежцем и победителем морских чудовищ. Только и в этом случае ты вряд ли читал бы эту книжку, тебе все рассказали старшие товарищи. Или научили бы те, кого ты так усердно побеждаешь.
Если же ты маг, то это здорово, потому что маги — ребята многозадачные, по себе знаю, сам такой. В таком случае ты либо исландец и вроде как можешь видеть будущее и создавать заклинания, либо финн и можешь управлять силами природы и контролировать некоторых духов.
Возможно, ты учитель, фермер или врач, а возможно, ты просто приятный малый, заранее готовящийся к неприятностям.
В любом случае, ты должен знать, что может тебя убить.
Итак. Что нужно делать, чтобы не умереть быстрой, но мучительной смертью.
Правило первое и самое важное. Не нужно покидать безопасную зону. Да, я знаю, что твоя прабабушка рассказывала тебе о жаркой Испании, странных полуголых людях, которые зачем-то сами лезут в море, и пальмах, но будь реалистом. В Испании не осталось никого, кроме монстров и пальм. И поверь мне, ты точно не хочешь знать, чем монстр отличается от пальмы. В конце концов, ты даже не знаешь, где эта Испания находится. Как и я. Я тоже не знаю.
Правило второе. Выходя из дома, не забудь взять арбалет или ружье. Конечно, в безопасной зоне вряд ли может случиться что-нибудь этакое, но лучше быть готовым. Мало ли что может просочиться снаружи. К тому же, вряд ли кому-то мешало умение выстрелить монстру в сердце с пятидесяти шагов, если у него, монстра, есть сердце, конечно.
Правило третье. Присматривайся к своим котам. Нет кота? Заведи! Может статься, что именно твой Наускис или Миуку спасет тебе жизнь, вовремя просигналив об опасности. Вот тут и пригодится твое умение попадать в зрачок с пятидесяти шагов.
Правило четвертое для тех, кто считает, что без него враг точно перейдет границу и нападет на мирных жителей. В общем для тех, кто идет в чистильщики или разведчики — и кто точно не читает книжки — но точно об этом правиле знает. Иначе может оказаться в снегу до весны без внутренностей и жизни.
"Заметив Монстра,
Тролля или Гиганта,
не зови на помощь
и не пытайся убежать,
но замри и замолчи.
Он может пройти мимо".
Ты, читатель, наверняка болезненно любознательный, поэтому я расскажу тебе немножко о монстрах.
Почему болезненно, спрашиваешь ты. Потому что, по моему мнению, только чудак будет так интересоваться тем, что может убить.
Итак, что может тебя убить.
Первое. Природа. Скандинавские страны — это не благословенная прабабкина Испания, здесь за жизнь бороться приходится и с природой тоже. Ты можешь умереть от пневмонии после того, как попадешь под дождь. Можешь замерзнуть или сломать шейку бедра, поскользнувшись на пороге своего маленького уютного домика. Но, в конце-то концов, мы развитые люди и точно можем защититься от такой мелочи, как мороз или гололед.
Второе. Справившись с природой, ты узнаешь, что помимо ужасного риска сломать себе что-нибудь, навернувшись на льду, или утонуть в луже после дождя, есть риск оказаться съеденным монстрами. Вот сейчас, мой дорогой читатель, я объясню тебе на пальцах, чем пальма отличается от монстра. Следи за руками.
Пальма — это такое дерево, у которого огромные листья, раскинутые типа твоей растопыренной пятерни.
Монстр — это чудовище, единственная цель которого — сожрать твои кишки и оставить тебя в снегу до весны.
Если ты, читатель, все еще не высвободил свой вкусный приготовленный мамой завтрак, то читай дальше.
Монстры бывают разные, но все они одинаково уродливы.
Собственно МОНСТРЫ — это уродливое нечто, когда-то бывшее животным. Они предательски похожи на своих бедных не-больных родственников, что в принципе проблема для не настолько наблюдательных ребят, как мы с тобой. А еще они могут переносить холод и зиму, что позволяет им не впадать в спячку в логове.
ТРОЛЛИ — уродливое нечто, не поддающееся объяснению. Терпеливые твари, способные строить логова, прятаться от света и холодных ветров и выжидать своих жертв.
ГИГАНТЫ — очень уродливое неописуемое нечто. Никто не знает, откуда они берутся, кто-то считает, что они — разросшийся одиночный тролль, кто-то — что они образуются слиянием нескольких сущностей. В общем, об этих уродцах неизвестно толком ничего, кроме того, что они могут стать для охотника последним зрелищем.
Уверен, теперь твой завтрак удобряет бабушкины грядки с помидорами.
Надеюсь, сейчас ты понимаешь, зачем тебе арбалет или ружье, котик и умение прикидываться ветошью?
Кстати о котиках. Знаю, что ты прожил в этом страшном мире все свои восемнадцать лет и уверен в том, что ты самый крутой и всезнающий перец на этой планете, но послушай старика. Котики бывают разные.
Твой Наускис или Миуку скорее всего кот класса В, обычный деревенский кот, что никак не принижает его достоинств. В конце концов, кто мы такие, чтобы создавать рамки для благословенных животных?
Но знаешь, читатель, если ты живешь близко к границе, или если твои родители взрослые и сознательные люди, а не параноики, какими ты их считаешь, то твоего кота отправляли на обучение и делали из него кота класса Б, умного, сообразительного, знающего, как правильно оповестить тебя и твою винтовку о приближающейся опасности.
Сейчас, когда ты перестал закатывать глаза от того, какую банальщину я тут втираю, расскажу еще о котах класса А. Тебе такого не видать никогда, ну, только если ты вдруг не захочешь стать военным.
А после всего, что я рассказал, вряд ли захочешь.
Закатывай глаза, мой дорогой читатель, но знай, что теперь ты готов к любым неожиданностям, которые могут тебя застигнуть, если ты вдруг решишь выйти из дома.
Но лучше все же не выходить.
Слушайся маму и носи винтовку.
Название: Самый крепкий кофе
Автор: капитан мудилио
Бета: анонимный доброжелатель
Размер: мини, 1605 слов
Пейринг/Персонажи: Туури Хотакайнен, Сигрюн Эйде, остальные упоминанием
Категория: префем
Жанр: романтика
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: ау, возможен ООС, настоящее время
Краткое содержание: Сигрюн протягивает раскрытую ладонь, Туури вкладывает в нее свою руку.
По настоящему стремно сидеть в метро и ежиться от чьего-то взгляда, ежиться и осматривать пассажиров в надежде наткнуться на того самого нервирующего козла.
Туури делает громкость в наушниках выше и всматривается в каждого. Может, этот странный дядечка в растянутых спортивных штанах и футболке с надписью «не веган, сожру тебя»? Нет, это вряд ли, он уткнулся носом в свое выдающееся пузо и дремлет. Может, вот тот белобрысый с папкой для рисования? Тоже сомнительно, тот пялится в окно и поглощает свет синяками под глазами размером с Хельсинки. Может, вот эта рыжая женщина в военной (или похожей на военную) форме?
Туури смотрит в упор на женщину, та смотрит в ответ и улыбается. Да уж.
****
У Туури есть любимое кафе, там тихо, уютно, тепло, там замечательные посетители, и пахнет кофе и булочками с корицей. И она там работает. Хозяин кафе, датчанин со странной речью и странным именем, поменял тысячи профессий и сделал миллионы дел, прежде чем приехал сюда, в Хельсинки, и открыл свое заведение. Миккель славный, и он ей нравится.
И кафе его нравилось до тех пор, пока в него не начала заглядывать та самая рыжая женщина из метро.
— Эй, Миккель, старина, — эта женщина каждое утро поднимает шум, вваливаясь в теплый зал, — сваргань мне своего лучшего.
Миккель улыбается, вытирает руки об передник — Туури говорила, что он немножко странный, но все равно славный? — Достает самую большую кружку с муми-троллями, заваривает самый крутой кипяток и готовит самый крепкий во всей Финляндии кофе.
— Отнеси, — Миккель ставит чашку и кивает в сторону рыжей женщины, развалившейся на всем диване у окна.
Туури хочется недовольно кривиться, но вместо этого она улыбается. И все улыбаются ей в ответ.
****
Туури успела узнать, что женщину зовут Сигрюн Эйде, и она — старый друг ее босса, приходит каждое утро ровно в восемь, пьет свой кофе, громко смеется, оставляет щедрые чаевые и все время на нее смотрит. Смотрит пристально, внимательно, так, словно когда-то где-то ее видела и теперь отчаянно силится вспомнить.
Сигрюн Эйде приходит каждое утро, превращая свое появление в ритуал и повод для загадывания будущего. Например, если она оставит в качестве чаевых четную сумму, то день будет хорошим. А если нечетную, то не очень. Обычно дни хороши, потому что Сигрюн не любит нечетное.
****
А потом Сигрюн — Туури даже в мыслях не называет ее «рыжей женщиной» — пропадает. Ее нет день, два, три. Она отсутствует вот уже полторы недели, и столько же дней Туури словно бы не в себе. То разобьет любимую чашку, то опрокинет поднос на посетителя, то потеряет ключ от квартиры, то забудет сдать задание самому злобному преподавателю в университете. Без счастливых чаевых все валится из рук, и даже волшебные заклинания двоюродного брата Лалли не помогают.
Нет Сигрюн — нет удачи. В этом Туури уверена на всю тысячу процентов.
****
Миккель щелкает калькулятором, подводя баланс по месяцу, Туури сидит рядом и смотрит в окно. Даже погода превратилась в какое-то совершенно мерзкое издевательство: солнца нет, дождь льет двадцать пять часов из двадцати четырех, превращая землю в обычное болото, а асфальтированный бетонный город — в болото бетонное.
— Она вернется, — как бы между прочим говорит Миккель, поправляя на переносице воображаемые очки.
— Вернется кто?
— Сигрюн.
Она кивает головой и отворачивается к перемазанному потеками окну. Вернется, а то как же.
****
Но Сигрюн возвращается. Она, как говорит Миккель, возвращается даже тогда, когда ее никто не ждет.
— Миккель, старина, — за нежным звоном колокольчика слышится ужасно знакомый голос, и Туури опрокидывает на себя свежезаваренную Арабику, но не чувствует ничего, кроме неподдельной радости. Наконец-то! Удача! Вернулась! Теперь Лалли не придется каждое утро шаманить над погодой, чтобы она случайно не утонула в луже или не захлебнулась дождем! А Онни не придется вешать на ее рюкзак тысячу и один амулет, чтобы она не упала на рельсы, поскользнувшись на собственном шнурке, или не попала под автобус, задумавшись над переменой парадигмы в творчестве очередного писателя!
Туури ликует, и это ликование приводит к помешательству, потому что иначе, как помутнением рассудка, происходящее с ней не объяснить.
— Рада вас видеть, — улыбается, ставя чашку с муми-троллями перед Сигрюн, улыбается, глядя на ее руки, грубоватые, но все равно красивые, улыбается, глядя на рыжие волосы с первой проседью.
Сигрюн устало улыбается в ответ, и Туури чувствует, как ее сердце ухает куда-то вниз, а коленки предательски подкашиваются.
Она оглядывает зал — никого, что странно, обычно людей — хоть лопатой греби, сплошные студенты да офисные работники, и усаживается напротив Сигрюн. Слабость в коленках не проходит, а переползает куда-то в живот и устраивается там, сворачивается в немножко колючий клубок.
Туури смотрит на Сигрюн, отмечает морщинки у глаз и у губ, замечает смешливые искорки в глазах, когда та отрывается от своей чашки и смотрит прямо на нее.
И от этого практически интимного контакта клубок внутри топорщится еще сильнее, колется еще больнее и, странное дело, еще приятней.
— Долго же вас не было, — Туури почему-то нервничает и трет большим пальцем ладонь. — Где пропадали?
В ответ Сигрюн только улыбается кончиками рта. Молчит и улыбается, улыбается, улыбается, и это совсем ей не идет, она не должна это делать, она не должна многозначительно молчать, она должна шутить, громко смеяться и размахивать руками.
Туури нервничает пять минут, семь, но потом ей это надоедает, и она встает под аккомпанемент неровно стучащего сердца.
— Ну и черт с вами, - бросает тихо и зло. — Ну и черт с вами, — повторяет чуть громче и оборачивается на трель колокольчика над входной дверью. Там ничего интересного, всего лишь офисный планктонишка, отбившийся от стаи, молодой, нервный, дерганный, постоянно бросающий взгляд на свое отражение в стекле.
Он садится за столик, и Туури подходит к нему. Симпатичный, отмечает она, улыбчивый, костюм на нем сидит, конечно, не очень, но это, наверное, от того, что его нечасто носят.
Планктон еще раз улыбается и заказывает капучино, просит, чтобы тот был как можно слаще.
— Собеседование? — понимающе интересуется.
— Ага, — он утирает пенные усы, — в первый раз.
— Туури.
— Эмиль, — планктон улыбается и потной ладошкой пожимает протянутую руку.
***
— Эй, мелкота, — Сигрюн соблюдает традицию, появляется ровно в восемь утра, принося с собой запах моря, — тебе мама с папой разрешают разговаривать с незнакомыми взрослыми?
Она задает этот вопрос каждый раз, как Туури подходит поставить чашку с самым крепким во всей Финляндии кофе, и каждый раз Туури закатывает глаза и отвечает, что ей уже двадцать один, между прочим.
И это тоже превращается в ритуал, без которого день не будет хорошим.
****
Вместе с Сигрюн по утрам приходит и Эмиль. Не каждый день, конечно, но все равно часто. Он заказывает безобразно сладкий капучино, шутит, что это самый мужской напиток, и рассказывает о своей жизни: военный контрактник, самовольно покинувший службу и вынужденный зарабатывать на жизнь ксерокопированием бумаг в офисе.
Туури смеется и рассказывает ему о своей студенческой жизни, семье и работе. Ей нравится Эмиль, она ему, возможно, тоже.
****
— Эй, мелкая, — Сигрюн жестом указывает на диван.
Туури вопросительно наклоняет голову: ей некогда сегодня рассиживаться, посетителей набежало целое море, всем налей, всем принеси, всех накорми.
— Садись-садись. Дело есть.
— Какое дело?
— Ты веришь в перерождение?
От удивления Туури даже прекращает тарабанить пальцами по столешнице. Перерождение? Серьезно? Она всматривается в Сигрюн, но не видит насмешки.
— Не знаю, — пожимает плечами, — не уверена. Вот мой брат верит.
Сигрюн кивает, допивает свой кофе и оставляет чаевые. Нечетные.
****
Туури постоянно думает о перерождении, читает об этом книжки, спрашивает у преподавателей на кафедре, обращается к церковникам. Эта тема будоражит ее, как будоражит и Сигрюн, оставляющая за собой последнее слово и нечетные чаевые.
Перерождение есть, говорят основные религии.
Перерождение — суть всего, говорят религии.
Но ей все равно кажется, что это какой-то обман, что гребаное колесо сансары — это ошибка в ее системе.
****
Она зацикливается на Сигрюн вплоть до сновидений.
Ей снится, что они в какой-то странной раздолбанной машине, что в ней собрана команда из Миккеля, Лалли, Эмиля, Сигрюн и еще какого-то парнишки. Что снаружи сущий апокалипсис, животные превратились в монстров, или наоборот.
Вокруг ужас и кошмар, Туури точно это знает, как знает и то, что ей не страшно, потому что ее капитан — Сигрюн Эйде. Рядом с ней никому ничего не грозит.
****
Эмиль замечает, что выглядит Туури не очень. «Будто тебя монстры сожрали, а потом выблевали», — говорит он, потягивая свои чудовищно сладкий капучино.
Она только устало кивает и ждет, когда же все, наконец, закончится. Сны утомляют.
— Видеть сны, — измученно бросает непонимающему ничего Эмилю, — ужасно.
***
Когда сны доводят до исступления, когда спать от страха становится невыносимо — Туури боится не за себя, рядом с ней капитан, она боится за трусливого Эмиля, за флегматичного Миккеля, за Лалли — она набирается смелости. Либо она узнает, что за дерьмище с ней происходит сейчас, либо окончательно сойдет с ума.
— Эй, мелкая, — начинает Сигрюн, но умолкает, видя Туури. — Что-то случилось?
— Случилось, — она падает на диван напротив и сцепляет пальцы. — Скажите мне, госпожа Эйде, к чему были эти разговоры о перерождениях? Это же не просто так?
Улыбку с лица Сигрюн словно бы стирает тряпкой. Нет, кивает, успокойся, не паникуй, все было не просто так.
Туури облегченно выдыхает и откидывается на стенку дивана.
— Ты видишь сны? — удивительно мягко интересуется Сигрюн.
О да, видит, еще как, эти ужасные сны сводят ее с ума, не дают ни толком выспаться, ни отдохнуть, да вообще ничего не дают.
— А о чем они? — Туури подскакивает, потому что это Миккель.
— О... — она безнадежно щелкает пальцами, силясь подобрать хоть что-нибудь, хоть мало-мальски выражающее описание. — О, ну, о монстрах, о том, что мы — команда, что мы в какой-то машине, что вы с капитаном Эйде и Эмиль, этот тот парнишка из офисного здания напротив, ну, такой, светловолосый с клевой укладкой, охотитесь то ли на монстров, то ли на книжки, то ли на книжки с монстрами, не знаю. Понимаете?
Туури смотрит на Сигрюн, ищет в ней опору, потому что ей не нужен Миккель, не нужен Эмиль, ей нужен капитан.
Она ищет опору, а находит настоящий титановый стержень.
В зале виснет непонятная и жутковатая тишина, слышно, как скрипят извилины у посетителей.
— Мне снится то же самое, — говорит Миккель и уходит.
— А вам, госпожа Эйде?
— И мне.
Сигрюн протягивает раскрытую ладонь, Туури вкладывает в нее свою руку. Ей совсем не страшно.
и в финале - мой самый успешный текст на этой битве.
Название: Только Кэти Пэрри
Автор: капитан мудилио
Бета: Капитан Козетта
Размер: мини, 2709 слов.
Персонажи: Рейнир Арнасон, Туури Хотакайнен, Эмиль Вестерсторм, остальные фоном.
Категория: джен
Жанр: даркфик, хоррор.
Рейтинг: R
Предупреждения: АУ, возможен ООС персонажей, обсценная лексика, очень альтернативная анатомия.
Краткое содержание: Ну, Рейнир, надеюсь, ты любишь Кэти Перри, потому что ничего больше я не знаю.
Примечание: в тексте используются слова песни Кэти Пэрри "Part of me"
— Пиздец, — в тысячный раз практически проорал Эмиль и растрепал волосы, — ебаный же ты блядь нахуй.
Рейнир вздохнул и уронил голову на колени. Нытье Эмиля вызывало уже даже не раздражение — усталость. Он повторял, что все плохо, последние минут сорок практически без перерыва.
— Пиздец, пиздец, пиздец. Я на это дерьмище не подписывался! Нам нужно отсюда выбираться прямо сейчас, понимаете!
Кто-то громко и зло выругался, Рейнир не понял, кто именно, достаточно трудно различать голоса, когда в ушах, как и в горле, прорастали черные жесткие волокна, которые можно только вырывать с корнями.
— Не хочу, блядь, показаться агрессивной, — сдавленно, но очень зло, так зло, что у Рейнира волоски на руках поднялись, прохрипела Туури, — но куда ты пойдешь, мудила? Мы покойники, Эмиль. По-кой-ни-ки. И либо мы перегрыземся через восемнадцать часов по окончании вирусной мутации, либо через шесть нас грохнут военные. И как выбираться? Куда? Ну же, Эмиль, скажи мне, потому что я вот, если ты не заметил, не могу никуда идти, потому что кости в моих ногах переломаны и срастаются самостоятельно в какие-то нездоровые конструкции. И я хочу сдохнуть, Эмиль, от боли. Я хочу орать. Я хочу впиться в твое самовлюбленное лицо и зубами сорвать с него это паническое выражение.
Голос Туури выражал страх, ярость и беспомощность — все те чувства, которые обуревали выживших и застрявших в крошечной каморке в лаборатории на глубине трехсот метров под землей.
В помещении повисла вязкая тишина, разрываемая только шумным дыханием Сигрюн, ее легкие перестраивались, расширялись и расползались, вываливаясь за грудную клетку, кожа и мышцы успели сгнить, оставив после себя омерзительный тошнотворный запах и оголив кости. Вместо крови у Сигрюн теперь текла какая-то черная едкая жижа, сердце разделилось на четыре части и расползлось. Прямо на глазах Рейнира происходила мутация, быстрое и радикальное изменение организма, и Рейнир восхищался бы красотой и логичностью происходящего, если бы сидел в лаборатории за толстым зеркалом и наблюдал бы это издалека или в костюме химзащиты. Он восхищался бы работой вируса, если бы не умирал от него.
У кого-то мигнул телефон. Рейнир устало привалился затылком к мокрой и холодной стене и осмотрел жалкие остатки тех, кто еще двадцать часов назад были людьми.
Миккель сидел в единственном темном углу, до которого не добрался свет жалкой лампочки под потолком, с картонной коробкой на голове: у него из глаз проросли светочувствительные щупальца, а кожа покрылась язвами, в которых копошились какие-то флуоресцирующие черви, не переносящие любой свет, даже несчастные двадцать ватт.
Миккель сидел в коробках с надписью «Морковь мороженая» и, наверное, плакал, пока никто не видит. Ну, Рейнир бы плакал.
Рядом с Рейниром, касаясь его плеча и вцепившись в его руку, сидела Туури и грязно ругалась. Он ее не столько слышал, сколько чувствовал. Чувствовал ее злость, желание плакать и одновременно с этим разбивать всем вокруг головы.
И он хотел ей помочь, отчаянно, до боли в груди хотел, но не мог. Ему оставалось только смотреть на ее выступающие кости, срастающиеся под немыслимыми углами, сидеть в луже ее крови и периодически колоть морфий, чтобы она не умерла от болевого шока. У Рейнира периодически мелькала мысль, что стоило бы дать Туури умереть, чтобы она не мучилась так. Стоило бы, но он не мог. Как не мог и помочь.
Эмиль нервно расхаживал по каморке, ну как «расхаживал», делал два шага в одну сторону, натыкался на приросшего к стене Лалли и возвращался на свое место.
— Но мы же должны что-то делать! — Эмиль продолжал нервно ерошить, а потом обратно приглаживать волосы. — Хоть что-то! Я уже не могу сидеть здесь!
— Ну так выйди наружу, уебок. Кто тебе мешает? Только дверь снаружи закрой, чтобы тролли и монстры не пробрались сюда, — Туури сплюнула и уставилась на Лалли, тот уставился на нее, меланхолично пожал плечами и что-то сказал по-фински. Рейнир ничего не понял, да и, честно говоря, не особо-то и хотел понимать. Ему было страшно от спокойствия Лалли. Он не понимал, как можно равнодушно пожимать плечами, когда твой позвоночник разросся, прорвал мышцы и кожу, раскрылся какими-то непонятными кальциевыми (скорее всего, но Рейнир не был уверен) сетками и врос в щели в стене. Не понимал, как можно быть спокойным, когда кожа на твоем лице вспузырилась и загноилась, когда твоя рука срослась с туловищем, пальцы на руках срослись в варежку и покрылись непонятными волосками с красными точечками на концах. Не понимал, как можно оставаться спокойным, когда эти точечки реагируют на движение и вообще кажутся нераскрывшимися глазами.
— Хватит на меня гнать, Туури. Мне тоже страшно!
— Да иди-ка ты нахуй, Эмиль! Страшно ему! Ты иммунный! Почему ты единственный, кого этот вирус не тронул, а? Ты единственный, кто может исследовать свою кровь — кровь, а не то, что течет у меня или Сигрюн — на антитела или что там и найти вакцину, но нет, ты сидишь здесь и поправляешь свои блядские волосы, и поправляешь, и поправляешь, — Рейнир коснулся руки Туури, но она только дернулась и вскрикнула от боли: мостики между костями ног лопнули. — Отвали, Рейнир. И вы все отвалите от меня! Отвалите! Отвалите! Почему я не могу сдохнуть прямо здесь и сейчас?! Почему должна ждать, пока этот злоебучий вирус превратит меня в то, что прячется по всей научно-исследовательской базе?! Почему?! — Она сорвалась на крик, а потом разрыдалась, содрогаясь всем телом и яростно ломая руками нарастающие мостики.
— И как я, по твоему, должен найти антидот, а? Как, блядь, Туури, как? Я не биолог, блядь, не вирусолог. Я приехал сюда, чтобы электричество по забору вокруг комплекса пустить, а вляпался в такое, — Эмиль внезапно расхохотался. И хохотал, и хохотал, и хохотал. Цеплялся за Лалли, чтобы не упасть, и хохотал, а Лалли с каменным лицом утирал ему слезы.
— Я, — задыхаясь, выдавил из себя Эмиль, — электрик. Электрик, поняли.
Туури фыркнула, даже из-под коробки Миккеля раздались звуки, похожие на смех. Эмиль открыто разрыдался и уткнулся лицом в грудь Лалли, и тот стал ласково гладить его по голове.
Эмиль всхлипывал, Лалли нашептывал что-то успокаивающее на финском, Туури свернулась и улеглась на колени Рейниру. Забулькала Сигрюн.
— А давайте, пока будем умирать, расскажем о себе? — наконец откашлялась Сигрюн. Десять часов назад она пыталась организовать оборону, защитить всех от троллей и монстров. Она бегала по этажам со снайперским ружьем, пистолетом на поясе и ножом за голенищем сапога, отстреливала уже мутировавших, отделяла зараженных от чистых — в общем, выполняла свою работу военного наемника. А потом оказалось, что она сама заражена и начала мутировать, но даже тогда старалась что-то сделать, кому-то помочь. И помогала до тех пор, пока у нее не отнялись ноги, и ее не начало выворачивать наизнанку. Тогда Миккель притащил ее подсобку и запер, а потом он приволок и всех остальных относительно немутировавших, кого смог найти: Туури, Рейнира, Лалли, а Эмиль сам заскочил и запер за собой дверь.
— Ну там и жопа, — тогда сказал он и начал лихорадочно кому-то названивать, а Туури вежливо попросила у него этот телефон и расколотила его об стену. Эмиль орал, что это был единственный способ связаться с внешним миром, Туури орала, что только этого им и не хватало, чтобы приперлись люди, заразились этой дрянью и разнесли ее по миру, Лалли медленно врастал в стену, Миккель усаживался в коробки в темноту, Сигрюн пыталась всех развести по углам, но куда там, по каким углам в гробу три на четыре. Так что Эмиль орал, что они все ебнулись, и он не собирается умирать, Туури орала, что Эмиль — сраный самовлюбленный индюк, и пыталась вырвать ему клок волос, а Сигрюн стояла между ними и отвешивала подзатыльники то одному, то другой.
— О себе? А что тут рассказывать? — прогудел из металлической бочки — видимо, картон оказался слишком светопропускающим — Миккель.
— Ну, — Сигрюн приподнялась на локте и сплюнула кровь на пол, — вот я — наемница. Приехала сюда по контракту несколько месяцев назад. Типа защищать должна была, только никто не сказал, от чего именно. А вот вы что здесь делаете?
Туури зашипела от боли и перевернулась на спину, Рейнир дернул ее за волосы, потому что все косички, которые он ей наплел, от этого движения рассыпались. Она отмахнулась с улыбкой, и от этой улыбки у Рейнира сердце в горле заколотилось. Застучало, запутываясь в проросших волокнах.
— Нас с Лалли, мы типа это, родственники, сюда привезла тетка. Тару Хололла, может, знаете? — Эмиль, успевший отлепиться от Лалли, но усевшийся так, чтобы быть в пределах досягаемости, отрицательно покачал головой. Лалли, кажется, заснул. Рейнир показал рукой, что никакой Хололы не знает. Миккель согласно прогудел из-под бочки, а Сигрюн согласно кивнула. — Ну вот. Она приехала к нам в Кеуруу, это такой городок в Финляндии, и начала втирать Онни, это мой родной брат, старший, он полевой вирусолог, что тут, мол, «ИсландикЭкоКорпорейшн» предлагает работу, ей срочно нужны вирусологи, то да се, зарплата будет, отпускные, да чего там, полгода работы, а денег, как за год в Центре. Ну, Онни и согласился, а я вцепилась, возьми меня, брат, возьми, я мешать не буду, даже платить не надо.
— А ты?.. — спросил Эмиль.
— Ага. Тоже, типа, биолог. Хуелог я, вот что вам скажу. Только на второй курс пошла, а нам практику назначили, вот я и решила, что поеду, полюбуюсь, что-нибудь потом настрочу. И Лалли взяла, только он не биолог, он финский фольклор в университете изучает. Что ты тупишь, Эмиль? Это всякие там песни народные, сказки, пословицы-поговорки, заклинания, ну, всякое такое, — Туури сказала еще что-то по-фински, в ответ Лалли посмотрел на Эмиля жалостливым взглядом «вот ведь убогенький» и кивнул головой, от этого движения из правой глазницы выпал глаз.
Нервно мигнула лампочка и погасла окончательно. Засветились черви в Миккеле. Туури опять повернулась на коленях Рейнира и тихо выругалась, Рейнир пытался проморгаться.
Повисла уютная тишина, лопнувшая от вопроса Эмиля:
— А откуда здесь мяч? И почему он мокрый?
— Лалли уронил, — серьезно ответил Миккель, выбравшийся из бочки и шевеливший своими проросшими глазами на длинных черных ножках.
— Лалли? — Эмиль поднес «мяч» к светящимся червям и с криком отбросил его в сторону Рейнира. Рейнир поймал и бросил Лалли, Лалли бросил Туури, Туури поймала его на излете, в конце концов, ловить что-то в потемках чертовски сложно, и передала Сигрюн, но та не успела поднять руку, и «мяч» закатился под металлическую этажерку.
— О, блядь, мерзота какая, — Эмиль блевал в заботливо подставленную Миккелем бочку, — и я, — снова засунул голову в бочку, — это трогал. Господи.
Миккель осматривал комнату своими новыми глазами, одновременно с этим собирая светящихся червей из язв и рассаживая их на стены, докуда мог дотянуться. И от этого зрелища у Рейнира под кожей копошились даже не мурашки, а тараканы.
— Может, у кого-то фонарик есть? — Сигрюн попыталась перекричать звуки блюющего Эмиля, но получилось у нее не очень.
— Что-что? — это Туури. Рейнир вколол ей очередную дозу морфия, и она сразу стала добрее и жизнерадостней.
— Фона...— снова попыталась крикнуть Сигрюн, но закашлялась и случайно плюнула прямо Рейниру в лицо, он поморщился от боли — слюна и все остальные жидкости стали практически чистой кислотой и могли вызвать химические ожоги — и вытер лицо, вместе со слюной стерев пару лоскутков кожи.
— А-а-а, — понимающе протянула Туури, — фонарик. У Рейнира, кажется, есть телефон. Надеюсь, Рейнир, что это твой телефон, а не член. Это же не член? Что ты там гудишь? Тогда я достану сама.
Рейнир постарался наклониться так, чтобы Туури могла извернуться и вытащить телефон, но она особо не торопилась: засунула руку в карман и пыталась что-то там нащупать. Щупала-щупала, трогала-трогала, водила-водила, да так, что ему оставалось только закусывать нижнюю губу и лихорадочно молиться, чтобы у него не встал. Туури щупала-щупала, а потом выудила из кармана телефон, зажгла фонарик и заявила: — Почему-то я чувствую себя разочарованной.
Миккель фыркнул, Эмиль в очередной раз выплеснул в бочку содержимое своего желудка, Сигрюн закашлялась от смеха, а Рейнир залился краской под пристальным насмешливым взглядом Туури и пожалел, что они не вдвоем (только вдвоем) и не здоровы
— Итак, продолжим. На чем я остановилась?
— На, — сплюнул Эмиль, — финском фольклоре.
Туури снова перевернулась, косички расплелись, мостики между разросшимися гексагональными структурами затрещали, она прошипела: «Сука» и выдохнула:
— Так вот. Мы собрались. Мы — это Холола, Онни, я и Лалли, который до последнего не врубался, что происходит. Сели мы, значит, на корабль, доплыли до Швеции, стали пересаживаться на поезд.
— А где тогда Онни? — просипела Сигрюн и улеглась, уставившись в заплеванный кровью и чем-то еще потолок.
— Онни? Он случайно сел не на тот поезд, а опомнился только когда мы, это я, Лалли и Холола, приехали на какую-то базу. Там нас посадили на вертолет и повезли хер знает куда. Вот так мы и оказались здесь. Прилетели, а через три — или четыре, Лалли? — Четыре часа началось вот это все. Ну вы поняли, первые монстры разорвали главного биолога, а биолог не умер, а собрался заново в произвольном порядке и начал охотиться на остальных. И главное, прямо у нас в корпусе. Лалли выбрался по вентиляционным шахтам, а я успела убежать, но дикие ублюдки меня покусали. А ты, Рейнир?
Но в ответ Рейнир смог только промычать и вырвать изо рта очередной жесткий пучок.
— Ну понятно, ты у нас травмированный, — фыркнула Туури и погладила его по щеке. — Бедненький. Напиши, а я прочитаю. А нам пока Миккель расскажет свою жуткую историю. Можете, Миккель?
Миккель согласно кивнул, поудобнее уселся в коробках, сложил руки на животе, осмотрел всех своими фасеточными глазами и начал:
— У меня история очень скучная. Три месяца назад мне на почту пришло письмо от Тронда, этот тот, кого Туури приняла за главного биолога, на самом деле он не биолог, а военный, эта база находится в его ведомстве. Так вот, Тронд писал, что в таком-то месте освободилось место медика, и он предлагает мне место по старой дружбе. Меня тогда как раз уволили, я в порту судна разгружал, хотя по образованию врач, но в жизни разное бывает, сами знаете.
Я согласился. Приехал. Тронд показал, что да как, но сказал, что болеют редко, в основном, здесь всякие производственные травмы типа насморков и ожогов, а еще он посоветовал не лезть в работу научно-военного отдела. Я и не лез, а потом началась какая-то чертовщина: ко мне приходили люди, которые сначала жаловались на головную боль, потом на кровотечения из носа, потом на обширные гематомы, а потом в один день женщина, Сив Вестерсторм которую я оставил в медчасти отлежаться, попыталась выгрызть мне глотку. Я от нее отбился, она убежала, и неделю все было тихо. Затем она нарисовалась на своем месте работы, в отделе вирусологии. Я пошел к Тронду, рассказал, что да как, а он отмахнулся и сказал, что не мое это дело. Не мое, так не мое. Но у всех больных, приходивших ко мне со схожими симптомами, потом проявилась агрессия, стремление убивать и пожирать покойников, но это вы застали. Хотя те, кто заразился позже, мутируют гораздо быстрее, чем первые. Видимо, вирус ребята из научно-военной части усовершенствовали и ускорили. И вот я здесь. Сигрюн?
Но она уже лежала в отключке и только хрипела. Рейнир завороженно уставился на обвившие позвоночник кишки и разбухшее что-то, что раньше, наверное, было почками, а теперь больше напоминало огромных блестящих шевелившихся жуков.
— Эмиль? — Миккель повернулся к нему, но тот лежал в очень глубоком обмороке, держа в одной руке свой влажно поблескивающий язык, а в другой — глаз. Судя по всему, свой.
— Я-я-ясно, — с мрачным удовлетворением протянула Туури. — Принцессу тоже зацепило. Рейнир? Ты один остался.
Он вложил ей в руки телефон, прислонился затылком к благословенно холодной стене и задержал дыхание. Шевеление в гортани было все яснее, чувствовалось, что эти волокна были не мертвыми, а очень даже живыми. И им нужно было место.
Туури положила телефон себе на живот и демонстративно потерла ручки:
— Такс-такс-такс, почитаем, какие грязные тайны есть у нашего милого мальчика.
Волокна уткнулись острым концов в щитовидный хрящ и напряглись.
Рейнир выдохнул.
— Итак, читаю. Все готовы? Миккель? — Туури была истерично радостной, словно пыталась дожить последние часы. Хотя почему «словно». Миккель согласно кивнул.
В голове Рейнира раздался какой-то хруст, может быть, выдуманный, но боль оказалась невероятно реальной. Он попытался закричать, дернулся и прижал руки к горлу.
— И милый мальчик тоже согласен, — Туури провела по экрану пальцем, тот засветился.
Рейнир захрипел, больно вцепился Туури в волосы, но она только ласково погладила его сжатую руку. Волокна прорвались наружу, на лицо Туури хлынула кровь, Рейнир безвольно осел.
— Ну что, Миккель, готов узнать?
Тот снова кивнул головой.
Туури поцеловала безжизненную руку Рейнира в ладонь и прочитала: «Вирус создал я, мне очень жаль».
— Миккель, ты знал?
— Знал что?
— Что Рейнир что-то там создал?
Миккель пожал плечами, как бы говоря, что у него были более важные дела, чем слежка за сопливым пацаном.
— Понятно. Врет, как дышит, — Туури снова погладила Рейнира по руке, в ответ он дернулся.
Зашипела рация, и сквозь помехи донеслись обрывки слов: «унич...жить. оп...сно...оловка...».
— Лучше бы это дебильное радио выдало Кэти Пэрри, так ведь, Миккель?
Миккель пожал плечами, поднялся, нащупал рацию на полке этажерки и растоптал ее. Шипение затихло.
— Ну, Рейнир, надеюсь, ты любишь Кэти Перри, потому что ничего больше я не знаю.
Рейнир со свистом выдохнул, Миккель сложился практически пополам рядом с Сигрюн и взял ее за руку.
Туури погасила экран телефона и фальшиво запела: «Days like this I want to drive away».
чесслово, это была одна из лучших команд, в которых я была: маленькая, уютная, а горела так, что до сих пор приятно греет. фанмиксы переслушиваю, арты пересматриваю, порно перечитываю.
мне все понравилось, если что, пойду еще раз.
и, собсна, плашка, выражающая АБСОЛЮТНО ВСЮ МОЮ ЖИЗНЬ. богом клянусь, я пыталась сделать все, что было в моих силах. в моих силах оказалось немного, но.
богом клянусь, я пыталась сделать все, что было в моих силах. в моих силах оказалось немного, но. а теперь внимание! -сейчас будут тексты!
Название: Самоучитель для бедных
Автор: капитан мудилио
Бета: Капитан Козетта
Размер: мини, 1168 слов
Пейринг/Персонажи: Онни Хотакайнен
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Остаться в живых. Самоучитель для бедных (и тупых)» под редакцией Онни Хотакайнена, военного мага, дожившего до своего двадцатисемилетия.
Здравствуй, дорогой читатель. Если ты это читаешь, то ты скорее всего живой, а если нет, то извини, вряд ли эта книжка сможет тебе чем-то помочь.
Если же ты все еще читаешь, то тебя либо привлекли красотки на обложке — на самом деле там нет никаких красоток — либо ты хочешь выжить в условиях безудержной конкуренции с монстрами, которые постараются сожрать тебя при случае.
Буду краток.
Краткий курс истории.
После эпидемии сыпи, которую пережили твои пра или пра-пра, за что можешь сказать им большое спасибо, мир оказался в, будем честны, жопе. Оказалось, что вымерли все люди, кроме избранных богами, то есть кроме финнов. И, так уж и быть, шведов, датчан, норвежцев и исландцев.
Очень краткий курс географии.
Территории, лет сто назад считавшиеся курортными, теперь оказались опасными, как твои родители после того, как ты кокнул их любимую вазу, доставшуюся по наследству от пра-пра-прабабки, которую та, в свою очередь, купила в Испании — да, мой дорогой друг, была и такая страна. Сейчас эти территории называют Тихим миром, потому что там нет ничего, кроме дикой природы и монстров, но об этом потом. А безопасными оказались немногочисленные кусочки таких стран как, да-да, ты правильно догадался, дружок, Финляндии, Дании, Норвегии, Швеции и Исландии.
Очень краткий курс социологии.
Если ты, дорогой читатель, читаешь эту книгу, то, скорее всего, не имеешь никакого отношения к ребятам, которые вроде как борются с Тихим миром и его порождениями. Ты, дружок, не разведчик, это однозначно, потому что тогда бы ты спал после вылазок, а не читал глупости. Ты не чистильщик, иначе сжег бы книжку, как и все в радиусе двадцати километров, потому что ты можешь. Ну и потому, что чистильщики огнем отвоевывают у Тихого мира земли и превращают их в безопасную зону. И они, как правило, шведы, а ты ведь не швед, дорогой читатель? Только не говори, что ты швед, я этого не перенесу.
Еще ты можешь оказаться норвежцем и победителем морских чудовищ. Только и в этом случае ты вряд ли читал бы эту книжку, тебе все рассказали старшие товарищи. Или научили бы те, кого ты так усердно побеждаешь.
Если же ты маг, то это здорово, потому что маги — ребята многозадачные, по себе знаю, сам такой. В таком случае ты либо исландец и вроде как можешь видеть будущее и создавать заклинания, либо финн и можешь управлять силами природы и контролировать некоторых духов.
Возможно, ты учитель, фермер или врач, а возможно, ты просто приятный малый, заранее готовящийся к неприятностям.
В любом случае, ты должен знать, что может тебя убить.
Итак. Что нужно делать, чтобы не умереть быстрой, но мучительной смертью.
Правило первое и самое важное. Не нужно покидать безопасную зону. Да, я знаю, что твоя прабабушка рассказывала тебе о жаркой Испании, странных полуголых людях, которые зачем-то сами лезут в море, и пальмах, но будь реалистом. В Испании не осталось никого, кроме монстров и пальм. И поверь мне, ты точно не хочешь знать, чем монстр отличается от пальмы. В конце концов, ты даже не знаешь, где эта Испания находится. Как и я. Я тоже не знаю.
Правило второе. Выходя из дома, не забудь взять арбалет или ружье. Конечно, в безопасной зоне вряд ли может случиться что-нибудь этакое, но лучше быть готовым. Мало ли что может просочиться снаружи. К тому же, вряд ли кому-то мешало умение выстрелить монстру в сердце с пятидесяти шагов, если у него, монстра, есть сердце, конечно.
Правило третье. Присматривайся к своим котам. Нет кота? Заведи! Может статься, что именно твой Наускис или Миуку спасет тебе жизнь, вовремя просигналив об опасности. Вот тут и пригодится твое умение попадать в зрачок с пятидесяти шагов.
Правило четвертое для тех, кто считает, что без него враг точно перейдет границу и нападет на мирных жителей. В общем для тех, кто идет в чистильщики или разведчики — и кто точно не читает книжки — но точно об этом правиле знает. Иначе может оказаться в снегу до весны без внутренностей и жизни.
"Заметив Монстра,
Тролля или Гиганта,
не зови на помощь
и не пытайся убежать,
но замри и замолчи.
Он может пройти мимо".
Ты, читатель, наверняка болезненно любознательный, поэтому я расскажу тебе немножко о монстрах.
Почему болезненно, спрашиваешь ты. Потому что, по моему мнению, только чудак будет так интересоваться тем, что может убить.
Итак, что может тебя убить.
Первое. Природа. Скандинавские страны — это не благословенная прабабкина Испания, здесь за жизнь бороться приходится и с природой тоже. Ты можешь умереть от пневмонии после того, как попадешь под дождь. Можешь замерзнуть или сломать шейку бедра, поскользнувшись на пороге своего маленького уютного домика. Но, в конце-то концов, мы развитые люди и точно можем защититься от такой мелочи, как мороз или гололед.
Второе. Справившись с природой, ты узнаешь, что помимо ужасного риска сломать себе что-нибудь, навернувшись на льду, или утонуть в луже после дождя, есть риск оказаться съеденным монстрами. Вот сейчас, мой дорогой читатель, я объясню тебе на пальцах, чем пальма отличается от монстра. Следи за руками.
Пальма — это такое дерево, у которого огромные листья, раскинутые типа твоей растопыренной пятерни.
Монстр — это чудовище, единственная цель которого — сожрать твои кишки и оставить тебя в снегу до весны.
Если ты, читатель, все еще не высвободил свой вкусный приготовленный мамой завтрак, то читай дальше.
Монстры бывают разные, но все они одинаково уродливы.
Собственно МОНСТРЫ — это уродливое нечто, когда-то бывшее животным. Они предательски похожи на своих бедных не-больных родственников, что в принципе проблема для не настолько наблюдательных ребят, как мы с тобой. А еще они могут переносить холод и зиму, что позволяет им не впадать в спячку в логове.
ТРОЛЛИ — уродливое нечто, не поддающееся объяснению. Терпеливые твари, способные строить логова, прятаться от света и холодных ветров и выжидать своих жертв.
ГИГАНТЫ — очень уродливое неописуемое нечто. Никто не знает, откуда они берутся, кто-то считает, что они — разросшийся одиночный тролль, кто-то — что они образуются слиянием нескольких сущностей. В общем, об этих уродцах неизвестно толком ничего, кроме того, что они могут стать для охотника последним зрелищем.
Уверен, теперь твой завтрак удобряет бабушкины грядки с помидорами.
Надеюсь, сейчас ты понимаешь, зачем тебе арбалет или ружье, котик и умение прикидываться ветошью?
Кстати о котиках. Знаю, что ты прожил в этом страшном мире все свои восемнадцать лет и уверен в том, что ты самый крутой и всезнающий перец на этой планете, но послушай старика. Котики бывают разные.
Твой Наускис или Миуку скорее всего кот класса В, обычный деревенский кот, что никак не принижает его достоинств. В конце концов, кто мы такие, чтобы создавать рамки для благословенных животных?
Но знаешь, читатель, если ты живешь близко к границе, или если твои родители взрослые и сознательные люди, а не параноики, какими ты их считаешь, то твоего кота отправляли на обучение и делали из него кота класса Б, умного, сообразительного, знающего, как правильно оповестить тебя и твою винтовку о приближающейся опасности.
Сейчас, когда ты перестал закатывать глаза от того, какую банальщину я тут втираю, расскажу еще о котах класса А. Тебе такого не видать никогда, ну, только если ты вдруг не захочешь стать военным.
А после всего, что я рассказал, вряд ли захочешь.
Закатывай глаза, мой дорогой читатель, но знай, что теперь ты готов к любым неожиданностям, которые могут тебя застигнуть, если ты вдруг решишь выйти из дома.
Но лучше все же не выходить.
Слушайся маму и носи винтовку.
Название: Самый крепкий кофе
Автор: капитан мудилио
Бета: анонимный доброжелатель
Размер: мини, 1605 слов
Пейринг/Персонажи: Туури Хотакайнен, Сигрюн Эйде, остальные упоминанием
Категория: префем
Жанр: романтика
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: ау, возможен ООС, настоящее время
Краткое содержание: Сигрюн протягивает раскрытую ладонь, Туури вкладывает в нее свою руку.
По настоящему стремно сидеть в метро и ежиться от чьего-то взгляда, ежиться и осматривать пассажиров в надежде наткнуться на того самого нервирующего козла.
Туури делает громкость в наушниках выше и всматривается в каждого. Может, этот странный дядечка в растянутых спортивных штанах и футболке с надписью «не веган, сожру тебя»? Нет, это вряд ли, он уткнулся носом в свое выдающееся пузо и дремлет. Может, вот тот белобрысый с папкой для рисования? Тоже сомнительно, тот пялится в окно и поглощает свет синяками под глазами размером с Хельсинки. Может, вот эта рыжая женщина в военной (или похожей на военную) форме?
Туури смотрит в упор на женщину, та смотрит в ответ и улыбается. Да уж.
****
У Туури есть любимое кафе, там тихо, уютно, тепло, там замечательные посетители, и пахнет кофе и булочками с корицей. И она там работает. Хозяин кафе, датчанин со странной речью и странным именем, поменял тысячи профессий и сделал миллионы дел, прежде чем приехал сюда, в Хельсинки, и открыл свое заведение. Миккель славный, и он ей нравится.
И кафе его нравилось до тех пор, пока в него не начала заглядывать та самая рыжая женщина из метро.
— Эй, Миккель, старина, — эта женщина каждое утро поднимает шум, вваливаясь в теплый зал, — сваргань мне своего лучшего.
Миккель улыбается, вытирает руки об передник — Туури говорила, что он немножко странный, но все равно славный? — Достает самую большую кружку с муми-троллями, заваривает самый крутой кипяток и готовит самый крепкий во всей Финляндии кофе.
— Отнеси, — Миккель ставит чашку и кивает в сторону рыжей женщины, развалившейся на всем диване у окна.
Туури хочется недовольно кривиться, но вместо этого она улыбается. И все улыбаются ей в ответ.
****
Туури успела узнать, что женщину зовут Сигрюн Эйде, и она — старый друг ее босса, приходит каждое утро ровно в восемь, пьет свой кофе, громко смеется, оставляет щедрые чаевые и все время на нее смотрит. Смотрит пристально, внимательно, так, словно когда-то где-то ее видела и теперь отчаянно силится вспомнить.
Сигрюн Эйде приходит каждое утро, превращая свое появление в ритуал и повод для загадывания будущего. Например, если она оставит в качестве чаевых четную сумму, то день будет хорошим. А если нечетную, то не очень. Обычно дни хороши, потому что Сигрюн не любит нечетное.
****
А потом Сигрюн — Туури даже в мыслях не называет ее «рыжей женщиной» — пропадает. Ее нет день, два, три. Она отсутствует вот уже полторы недели, и столько же дней Туури словно бы не в себе. То разобьет любимую чашку, то опрокинет поднос на посетителя, то потеряет ключ от квартиры, то забудет сдать задание самому злобному преподавателю в университете. Без счастливых чаевых все валится из рук, и даже волшебные заклинания двоюродного брата Лалли не помогают.
Нет Сигрюн — нет удачи. В этом Туури уверена на всю тысячу процентов.
****
Миккель щелкает калькулятором, подводя баланс по месяцу, Туури сидит рядом и смотрит в окно. Даже погода превратилась в какое-то совершенно мерзкое издевательство: солнца нет, дождь льет двадцать пять часов из двадцати четырех, превращая землю в обычное болото, а асфальтированный бетонный город — в болото бетонное.
— Она вернется, — как бы между прочим говорит Миккель, поправляя на переносице воображаемые очки.
— Вернется кто?
— Сигрюн.
Она кивает головой и отворачивается к перемазанному потеками окну. Вернется, а то как же.
****
Но Сигрюн возвращается. Она, как говорит Миккель, возвращается даже тогда, когда ее никто не ждет.
— Миккель, старина, — за нежным звоном колокольчика слышится ужасно знакомый голос, и Туури опрокидывает на себя свежезаваренную Арабику, но не чувствует ничего, кроме неподдельной радости. Наконец-то! Удача! Вернулась! Теперь Лалли не придется каждое утро шаманить над погодой, чтобы она случайно не утонула в луже или не захлебнулась дождем! А Онни не придется вешать на ее рюкзак тысячу и один амулет, чтобы она не упала на рельсы, поскользнувшись на собственном шнурке, или не попала под автобус, задумавшись над переменой парадигмы в творчестве очередного писателя!
Туури ликует, и это ликование приводит к помешательству, потому что иначе, как помутнением рассудка, происходящее с ней не объяснить.
— Рада вас видеть, — улыбается, ставя чашку с муми-троллями перед Сигрюн, улыбается, глядя на ее руки, грубоватые, но все равно красивые, улыбается, глядя на рыжие волосы с первой проседью.
Сигрюн устало улыбается в ответ, и Туури чувствует, как ее сердце ухает куда-то вниз, а коленки предательски подкашиваются.
Она оглядывает зал — никого, что странно, обычно людей — хоть лопатой греби, сплошные студенты да офисные работники, и усаживается напротив Сигрюн. Слабость в коленках не проходит, а переползает куда-то в живот и устраивается там, сворачивается в немножко колючий клубок.
Туури смотрит на Сигрюн, отмечает морщинки у глаз и у губ, замечает смешливые искорки в глазах, когда та отрывается от своей чашки и смотрит прямо на нее.
И от этого практически интимного контакта клубок внутри топорщится еще сильнее, колется еще больнее и, странное дело, еще приятней.
— Долго же вас не было, — Туури почему-то нервничает и трет большим пальцем ладонь. — Где пропадали?
В ответ Сигрюн только улыбается кончиками рта. Молчит и улыбается, улыбается, улыбается, и это совсем ей не идет, она не должна это делать, она не должна многозначительно молчать, она должна шутить, громко смеяться и размахивать руками.
Туури нервничает пять минут, семь, но потом ей это надоедает, и она встает под аккомпанемент неровно стучащего сердца.
— Ну и черт с вами, - бросает тихо и зло. — Ну и черт с вами, — повторяет чуть громче и оборачивается на трель колокольчика над входной дверью. Там ничего интересного, всего лишь офисный планктонишка, отбившийся от стаи, молодой, нервный, дерганный, постоянно бросающий взгляд на свое отражение в стекле.
Он садится за столик, и Туури подходит к нему. Симпатичный, отмечает она, улыбчивый, костюм на нем сидит, конечно, не очень, но это, наверное, от того, что его нечасто носят.
Планктон еще раз улыбается и заказывает капучино, просит, чтобы тот был как можно слаще.
— Собеседование? — понимающе интересуется.
— Ага, — он утирает пенные усы, — в первый раз.
— Туури.
— Эмиль, — планктон улыбается и потной ладошкой пожимает протянутую руку.
***
— Эй, мелкота, — Сигрюн соблюдает традицию, появляется ровно в восемь утра, принося с собой запах моря, — тебе мама с папой разрешают разговаривать с незнакомыми взрослыми?
Она задает этот вопрос каждый раз, как Туури подходит поставить чашку с самым крепким во всей Финляндии кофе, и каждый раз Туури закатывает глаза и отвечает, что ей уже двадцать один, между прочим.
И это тоже превращается в ритуал, без которого день не будет хорошим.
****
Вместе с Сигрюн по утрам приходит и Эмиль. Не каждый день, конечно, но все равно часто. Он заказывает безобразно сладкий капучино, шутит, что это самый мужской напиток, и рассказывает о своей жизни: военный контрактник, самовольно покинувший службу и вынужденный зарабатывать на жизнь ксерокопированием бумаг в офисе.
Туури смеется и рассказывает ему о своей студенческой жизни, семье и работе. Ей нравится Эмиль, она ему, возможно, тоже.
****
— Эй, мелкая, — Сигрюн жестом указывает на диван.
Туури вопросительно наклоняет голову: ей некогда сегодня рассиживаться, посетителей набежало целое море, всем налей, всем принеси, всех накорми.
— Садись-садись. Дело есть.
— Какое дело?
— Ты веришь в перерождение?
От удивления Туури даже прекращает тарабанить пальцами по столешнице. Перерождение? Серьезно? Она всматривается в Сигрюн, но не видит насмешки.
— Не знаю, — пожимает плечами, — не уверена. Вот мой брат верит.
Сигрюн кивает, допивает свой кофе и оставляет чаевые. Нечетные.
****
Туури постоянно думает о перерождении, читает об этом книжки, спрашивает у преподавателей на кафедре, обращается к церковникам. Эта тема будоражит ее, как будоражит и Сигрюн, оставляющая за собой последнее слово и нечетные чаевые.
Перерождение есть, говорят основные религии.
Перерождение — суть всего, говорят религии.
Но ей все равно кажется, что это какой-то обман, что гребаное колесо сансары — это ошибка в ее системе.
****
Она зацикливается на Сигрюн вплоть до сновидений.
Ей снится, что они в какой-то странной раздолбанной машине, что в ней собрана команда из Миккеля, Лалли, Эмиля, Сигрюн и еще какого-то парнишки. Что снаружи сущий апокалипсис, животные превратились в монстров, или наоборот.
Вокруг ужас и кошмар, Туури точно это знает, как знает и то, что ей не страшно, потому что ее капитан — Сигрюн Эйде. Рядом с ней никому ничего не грозит.
****
Эмиль замечает, что выглядит Туури не очень. «Будто тебя монстры сожрали, а потом выблевали», — говорит он, потягивая свои чудовищно сладкий капучино.
Она только устало кивает и ждет, когда же все, наконец, закончится. Сны утомляют.
— Видеть сны, — измученно бросает непонимающему ничего Эмилю, — ужасно.
***
Когда сны доводят до исступления, когда спать от страха становится невыносимо — Туури боится не за себя, рядом с ней капитан, она боится за трусливого Эмиля, за флегматичного Миккеля, за Лалли — она набирается смелости. Либо она узнает, что за дерьмище с ней происходит сейчас, либо окончательно сойдет с ума.
— Эй, мелкая, — начинает Сигрюн, но умолкает, видя Туури. — Что-то случилось?
— Случилось, — она падает на диван напротив и сцепляет пальцы. — Скажите мне, госпожа Эйде, к чему были эти разговоры о перерождениях? Это же не просто так?
Улыбку с лица Сигрюн словно бы стирает тряпкой. Нет, кивает, успокойся, не паникуй, все было не просто так.
Туури облегченно выдыхает и откидывается на стенку дивана.
— Ты видишь сны? — удивительно мягко интересуется Сигрюн.
О да, видит, еще как, эти ужасные сны сводят ее с ума, не дают ни толком выспаться, ни отдохнуть, да вообще ничего не дают.
— А о чем они? — Туури подскакивает, потому что это Миккель.
— О... — она безнадежно щелкает пальцами, силясь подобрать хоть что-нибудь, хоть мало-мальски выражающее описание. — О, ну, о монстрах, о том, что мы — команда, что мы в какой-то машине, что вы с капитаном Эйде и Эмиль, этот тот парнишка из офисного здания напротив, ну, такой, светловолосый с клевой укладкой, охотитесь то ли на монстров, то ли на книжки, то ли на книжки с монстрами, не знаю. Понимаете?
Туури смотрит на Сигрюн, ищет в ней опору, потому что ей не нужен Миккель, не нужен Эмиль, ей нужен капитан.
Она ищет опору, а находит настоящий титановый стержень.
В зале виснет непонятная и жутковатая тишина, слышно, как скрипят извилины у посетителей.
— Мне снится то же самое, — говорит Миккель и уходит.
— А вам, госпожа Эйде?
— И мне.
Сигрюн протягивает раскрытую ладонь, Туури вкладывает в нее свою руку. Ей совсем не страшно.
и в финале - мой самый успешный текст на этой битве.
Название: Только Кэти Пэрри
Автор: капитан мудилио
Бета: Капитан Козетта
Размер: мини, 2709 слов.
Персонажи: Рейнир Арнасон, Туури Хотакайнен, Эмиль Вестерсторм, остальные фоном.
Категория: джен
Жанр: даркфик, хоррор.
Рейтинг: R
Предупреждения: АУ, возможен ООС персонажей, обсценная лексика, очень альтернативная анатомия.
Краткое содержание: Ну, Рейнир, надеюсь, ты любишь Кэти Перри, потому что ничего больше я не знаю.
Примечание: в тексте используются слова песни Кэти Пэрри "Part of me"
— Пиздец, — в тысячный раз практически проорал Эмиль и растрепал волосы, — ебаный же ты блядь нахуй. Рейнир вздохнул и уронил голову на колени. Нытье Эмиля вызывало уже даже не раздражение — усталость. Он повторял, что все плохо, последние минут сорок практически без перерыва.
— Пиздец, пиздец, пиздец. Я на это дерьмище не подписывался! Нам нужно отсюда выбираться прямо сейчас, понимаете!
Кто-то громко и зло выругался, Рейнир не понял, кто именно, достаточно трудно различать голоса, когда в ушах, как и в горле, прорастали черные жесткие волокна, которые можно только вырывать с корнями.
— Не хочу, блядь, показаться агрессивной, — сдавленно, но очень зло, так зло, что у Рейнира волоски на руках поднялись, прохрипела Туури, — но куда ты пойдешь, мудила? Мы покойники, Эмиль. По-кой-ни-ки. И либо мы перегрыземся через восемнадцать часов по окончании вирусной мутации, либо через шесть нас грохнут военные. И как выбираться? Куда? Ну же, Эмиль, скажи мне, потому что я вот, если ты не заметил, не могу никуда идти, потому что кости в моих ногах переломаны и срастаются самостоятельно в какие-то нездоровые конструкции. И я хочу сдохнуть, Эмиль, от боли. Я хочу орать. Я хочу впиться в твое самовлюбленное лицо и зубами сорвать с него это паническое выражение.
Голос Туури выражал страх, ярость и беспомощность — все те чувства, которые обуревали выживших и застрявших в крошечной каморке в лаборатории на глубине трехсот метров под землей.
В помещении повисла вязкая тишина, разрываемая только шумным дыханием Сигрюн, ее легкие перестраивались, расширялись и расползались, вываливаясь за грудную клетку, кожа и мышцы успели сгнить, оставив после себя омерзительный тошнотворный запах и оголив кости. Вместо крови у Сигрюн теперь текла какая-то черная едкая жижа, сердце разделилось на четыре части и расползлось. Прямо на глазах Рейнира происходила мутация, быстрое и радикальное изменение организма, и Рейнир восхищался бы красотой и логичностью происходящего, если бы сидел в лаборатории за толстым зеркалом и наблюдал бы это издалека или в костюме химзащиты. Он восхищался бы работой вируса, если бы не умирал от него.
У кого-то мигнул телефон. Рейнир устало привалился затылком к мокрой и холодной стене и осмотрел жалкие остатки тех, кто еще двадцать часов назад были людьми.
Миккель сидел в единственном темном углу, до которого не добрался свет жалкой лампочки под потолком, с картонной коробкой на голове: у него из глаз проросли светочувствительные щупальца, а кожа покрылась язвами, в которых копошились какие-то флуоресцирующие черви, не переносящие любой свет, даже несчастные двадцать ватт.
Миккель сидел в коробках с надписью «Морковь мороженая» и, наверное, плакал, пока никто не видит. Ну, Рейнир бы плакал.
Рядом с Рейниром, касаясь его плеча и вцепившись в его руку, сидела Туури и грязно ругалась. Он ее не столько слышал, сколько чувствовал. Чувствовал ее злость, желание плакать и одновременно с этим разбивать всем вокруг головы.
И он хотел ей помочь, отчаянно, до боли в груди хотел, но не мог. Ему оставалось только смотреть на ее выступающие кости, срастающиеся под немыслимыми углами, сидеть в луже ее крови и периодически колоть морфий, чтобы она не умерла от болевого шока. У Рейнира периодически мелькала мысль, что стоило бы дать Туури умереть, чтобы она не мучилась так. Стоило бы, но он не мог. Как не мог и помочь.
Эмиль нервно расхаживал по каморке, ну как «расхаживал», делал два шага в одну сторону, натыкался на приросшего к стене Лалли и возвращался на свое место.
— Но мы же должны что-то делать! — Эмиль продолжал нервно ерошить, а потом обратно приглаживать волосы. — Хоть что-то! Я уже не могу сидеть здесь!
— Ну так выйди наружу, уебок. Кто тебе мешает? Только дверь снаружи закрой, чтобы тролли и монстры не пробрались сюда, — Туури сплюнула и уставилась на Лалли, тот уставился на нее, меланхолично пожал плечами и что-то сказал по-фински. Рейнир ничего не понял, да и, честно говоря, не особо-то и хотел понимать. Ему было страшно от спокойствия Лалли. Он не понимал, как можно равнодушно пожимать плечами, когда твой позвоночник разросся, прорвал мышцы и кожу, раскрылся какими-то непонятными кальциевыми (скорее всего, но Рейнир не был уверен) сетками и врос в щели в стене. Не понимал, как можно быть спокойным, когда кожа на твоем лице вспузырилась и загноилась, когда твоя рука срослась с туловищем, пальцы на руках срослись в варежку и покрылись непонятными волосками с красными точечками на концах. Не понимал, как можно оставаться спокойным, когда эти точечки реагируют на движение и вообще кажутся нераскрывшимися глазами.
— Хватит на меня гнать, Туури. Мне тоже страшно!
— Да иди-ка ты нахуй, Эмиль! Страшно ему! Ты иммунный! Почему ты единственный, кого этот вирус не тронул, а? Ты единственный, кто может исследовать свою кровь — кровь, а не то, что течет у меня или Сигрюн — на антитела или что там и найти вакцину, но нет, ты сидишь здесь и поправляешь свои блядские волосы, и поправляешь, и поправляешь, — Рейнир коснулся руки Туури, но она только дернулась и вскрикнула от боли: мостики между костями ног лопнули. — Отвали, Рейнир. И вы все отвалите от меня! Отвалите! Отвалите! Почему я не могу сдохнуть прямо здесь и сейчас?! Почему должна ждать, пока этот злоебучий вирус превратит меня в то, что прячется по всей научно-исследовательской базе?! Почему?! — Она сорвалась на крик, а потом разрыдалась, содрогаясь всем телом и яростно ломая руками нарастающие мостики.
— И как я, по твоему, должен найти антидот, а? Как, блядь, Туури, как? Я не биолог, блядь, не вирусолог. Я приехал сюда, чтобы электричество по забору вокруг комплекса пустить, а вляпался в такое, — Эмиль внезапно расхохотался. И хохотал, и хохотал, и хохотал. Цеплялся за Лалли, чтобы не упасть, и хохотал, а Лалли с каменным лицом утирал ему слезы.
— Я, — задыхаясь, выдавил из себя Эмиль, — электрик. Электрик, поняли.
Туури фыркнула, даже из-под коробки Миккеля раздались звуки, похожие на смех. Эмиль открыто разрыдался и уткнулся лицом в грудь Лалли, и тот стал ласково гладить его по голове.
Эмиль всхлипывал, Лалли нашептывал что-то успокаивающее на финском, Туури свернулась и улеглась на колени Рейниру. Забулькала Сигрюн.
— А давайте, пока будем умирать, расскажем о себе? — наконец откашлялась Сигрюн. Десять часов назад она пыталась организовать оборону, защитить всех от троллей и монстров. Она бегала по этажам со снайперским ружьем, пистолетом на поясе и ножом за голенищем сапога, отстреливала уже мутировавших, отделяла зараженных от чистых — в общем, выполняла свою работу военного наемника. А потом оказалось, что она сама заражена и начала мутировать, но даже тогда старалась что-то сделать, кому-то помочь. И помогала до тех пор, пока у нее не отнялись ноги, и ее не начало выворачивать наизнанку. Тогда Миккель притащил ее подсобку и запер, а потом он приволок и всех остальных относительно немутировавших, кого смог найти: Туури, Рейнира, Лалли, а Эмиль сам заскочил и запер за собой дверь.
— Ну там и жопа, — тогда сказал он и начал лихорадочно кому-то названивать, а Туури вежливо попросила у него этот телефон и расколотила его об стену. Эмиль орал, что это был единственный способ связаться с внешним миром, Туури орала, что только этого им и не хватало, чтобы приперлись люди, заразились этой дрянью и разнесли ее по миру, Лалли медленно врастал в стену, Миккель усаживался в коробки в темноту, Сигрюн пыталась всех развести по углам, но куда там, по каким углам в гробу три на четыре. Так что Эмиль орал, что они все ебнулись, и он не собирается умирать, Туури орала, что Эмиль — сраный самовлюбленный индюк, и пыталась вырвать ему клок волос, а Сигрюн стояла между ними и отвешивала подзатыльники то одному, то другой.
— О себе? А что тут рассказывать? — прогудел из металлической бочки — видимо, картон оказался слишком светопропускающим — Миккель.
— Ну, — Сигрюн приподнялась на локте и сплюнула кровь на пол, — вот я — наемница. Приехала сюда по контракту несколько месяцев назад. Типа защищать должна была, только никто не сказал, от чего именно. А вот вы что здесь делаете?
Туури зашипела от боли и перевернулась на спину, Рейнир дернул ее за волосы, потому что все косички, которые он ей наплел, от этого движения рассыпались. Она отмахнулась с улыбкой, и от этой улыбки у Рейнира сердце в горле заколотилось. Застучало, запутываясь в проросших волокнах.
— Нас с Лалли, мы типа это, родственники, сюда привезла тетка. Тару Хололла, может, знаете? — Эмиль, успевший отлепиться от Лалли, но усевшийся так, чтобы быть в пределах досягаемости, отрицательно покачал головой. Лалли, кажется, заснул. Рейнир показал рукой, что никакой Хололы не знает. Миккель согласно прогудел из-под бочки, а Сигрюн согласно кивнула. — Ну вот. Она приехала к нам в Кеуруу, это такой городок в Финляндии, и начала втирать Онни, это мой родной брат, старший, он полевой вирусолог, что тут, мол, «ИсландикЭкоКорпорейшн» предлагает работу, ей срочно нужны вирусологи, то да се, зарплата будет, отпускные, да чего там, полгода работы, а денег, как за год в Центре. Ну, Онни и согласился, а я вцепилась, возьми меня, брат, возьми, я мешать не буду, даже платить не надо.
— А ты?.. — спросил Эмиль.
— Ага. Тоже, типа, биолог. Хуелог я, вот что вам скажу. Только на второй курс пошла, а нам практику назначили, вот я и решила, что поеду, полюбуюсь, что-нибудь потом настрочу. И Лалли взяла, только он не биолог, он финский фольклор в университете изучает. Что ты тупишь, Эмиль? Это всякие там песни народные, сказки, пословицы-поговорки, заклинания, ну, всякое такое, — Туури сказала еще что-то по-фински, в ответ Лалли посмотрел на Эмиля жалостливым взглядом «вот ведь убогенький» и кивнул головой, от этого движения из правой глазницы выпал глаз.
Нервно мигнула лампочка и погасла окончательно. Засветились черви в Миккеле. Туури опять повернулась на коленях Рейнира и тихо выругалась, Рейнир пытался проморгаться.
Повисла уютная тишина, лопнувшая от вопроса Эмиля:
— А откуда здесь мяч? И почему он мокрый?
— Лалли уронил, — серьезно ответил Миккель, выбравшийся из бочки и шевеливший своими проросшими глазами на длинных черных ножках.
— Лалли? — Эмиль поднес «мяч» к светящимся червям и с криком отбросил его в сторону Рейнира. Рейнир поймал и бросил Лалли, Лалли бросил Туури, Туури поймала его на излете, в конце концов, ловить что-то в потемках чертовски сложно, и передала Сигрюн, но та не успела поднять руку, и «мяч» закатился под металлическую этажерку.
— О, блядь, мерзота какая, — Эмиль блевал в заботливо подставленную Миккелем бочку, — и я, — снова засунул голову в бочку, — это трогал. Господи.
Миккель осматривал комнату своими новыми глазами, одновременно с этим собирая светящихся червей из язв и рассаживая их на стены, докуда мог дотянуться. И от этого зрелища у Рейнира под кожей копошились даже не мурашки, а тараканы.
— Может, у кого-то фонарик есть? — Сигрюн попыталась перекричать звуки блюющего Эмиля, но получилось у нее не очень.
— Что-что? — это Туури. Рейнир вколол ей очередную дозу морфия, и она сразу стала добрее и жизнерадостней.
— Фона...— снова попыталась крикнуть Сигрюн, но закашлялась и случайно плюнула прямо Рейниру в лицо, он поморщился от боли — слюна и все остальные жидкости стали практически чистой кислотой и могли вызвать химические ожоги — и вытер лицо, вместе со слюной стерев пару лоскутков кожи.
— А-а-а, — понимающе протянула Туури, — фонарик. У Рейнира, кажется, есть телефон. Надеюсь, Рейнир, что это твой телефон, а не член. Это же не член? Что ты там гудишь? Тогда я достану сама.
Рейнир постарался наклониться так, чтобы Туури могла извернуться и вытащить телефон, но она особо не торопилась: засунула руку в карман и пыталась что-то там нащупать. Щупала-щупала, трогала-трогала, водила-водила, да так, что ему оставалось только закусывать нижнюю губу и лихорадочно молиться, чтобы у него не встал. Туури щупала-щупала, а потом выудила из кармана телефон, зажгла фонарик и заявила: — Почему-то я чувствую себя разочарованной.
Миккель фыркнул, Эмиль в очередной раз выплеснул в бочку содержимое своего желудка, Сигрюн закашлялась от смеха, а Рейнир залился краской под пристальным насмешливым взглядом Туури и пожалел, что они не вдвоем (только вдвоем) и не здоровы
— Итак, продолжим. На чем я остановилась?
— На, — сплюнул Эмиль, — финском фольклоре.
Туури снова перевернулась, косички расплелись, мостики между разросшимися гексагональными структурами затрещали, она прошипела: «Сука» и выдохнула:
— Так вот. Мы собрались. Мы — это Холола, Онни, я и Лалли, который до последнего не врубался, что происходит. Сели мы, значит, на корабль, доплыли до Швеции, стали пересаживаться на поезд.
— А где тогда Онни? — просипела Сигрюн и улеглась, уставившись в заплеванный кровью и чем-то еще потолок.
— Онни? Он случайно сел не на тот поезд, а опомнился только когда мы, это я, Лалли и Холола, приехали на какую-то базу. Там нас посадили на вертолет и повезли хер знает куда. Вот так мы и оказались здесь. Прилетели, а через три — или четыре, Лалли? — Четыре часа началось вот это все. Ну вы поняли, первые монстры разорвали главного биолога, а биолог не умер, а собрался заново в произвольном порядке и начал охотиться на остальных. И главное, прямо у нас в корпусе. Лалли выбрался по вентиляционным шахтам, а я успела убежать, но дикие ублюдки меня покусали. А ты, Рейнир?
Но в ответ Рейнир смог только промычать и вырвать изо рта очередной жесткий пучок.
— Ну понятно, ты у нас травмированный, — фыркнула Туури и погладила его по щеке. — Бедненький. Напиши, а я прочитаю. А нам пока Миккель расскажет свою жуткую историю. Можете, Миккель?
Миккель согласно кивнул, поудобнее уселся в коробках, сложил руки на животе, осмотрел всех своими фасеточными глазами и начал:
— У меня история очень скучная. Три месяца назад мне на почту пришло письмо от Тронда, этот тот, кого Туури приняла за главного биолога, на самом деле он не биолог, а военный, эта база находится в его ведомстве. Так вот, Тронд писал, что в таком-то месте освободилось место медика, и он предлагает мне место по старой дружбе. Меня тогда как раз уволили, я в порту судна разгружал, хотя по образованию врач, но в жизни разное бывает, сами знаете.
Я согласился. Приехал. Тронд показал, что да как, но сказал, что болеют редко, в основном, здесь всякие производственные травмы типа насморков и ожогов, а еще он посоветовал не лезть в работу научно-военного отдела. Я и не лез, а потом началась какая-то чертовщина: ко мне приходили люди, которые сначала жаловались на головную боль, потом на кровотечения из носа, потом на обширные гематомы, а потом в один день женщина, Сив Вестерсторм которую я оставил в медчасти отлежаться, попыталась выгрызть мне глотку. Я от нее отбился, она убежала, и неделю все было тихо. Затем она нарисовалась на своем месте работы, в отделе вирусологии. Я пошел к Тронду, рассказал, что да как, а он отмахнулся и сказал, что не мое это дело. Не мое, так не мое. Но у всех больных, приходивших ко мне со схожими симптомами, потом проявилась агрессия, стремление убивать и пожирать покойников, но это вы застали. Хотя те, кто заразился позже, мутируют гораздо быстрее, чем первые. Видимо, вирус ребята из научно-военной части усовершенствовали и ускорили. И вот я здесь. Сигрюн?
Но она уже лежала в отключке и только хрипела. Рейнир завороженно уставился на обвившие позвоночник кишки и разбухшее что-то, что раньше, наверное, было почками, а теперь больше напоминало огромных блестящих шевелившихся жуков.
— Эмиль? — Миккель повернулся к нему, но тот лежал в очень глубоком обмороке, держа в одной руке свой влажно поблескивающий язык, а в другой — глаз. Судя по всему, свой.
— Я-я-ясно, — с мрачным удовлетворением протянула Туури. — Принцессу тоже зацепило. Рейнир? Ты один остался.
Он вложил ей в руки телефон, прислонился затылком к благословенно холодной стене и задержал дыхание. Шевеление в гортани было все яснее, чувствовалось, что эти волокна были не мертвыми, а очень даже живыми. И им нужно было место.
Туури положила телефон себе на живот и демонстративно потерла ручки:
— Такс-такс-такс, почитаем, какие грязные тайны есть у нашего милого мальчика.
Волокна уткнулись острым концов в щитовидный хрящ и напряглись.
Рейнир выдохнул.
— Итак, читаю. Все готовы? Миккель? — Туури была истерично радостной, словно пыталась дожить последние часы. Хотя почему «словно». Миккель согласно кивнул.
В голове Рейнира раздался какой-то хруст, может быть, выдуманный, но боль оказалась невероятно реальной. Он попытался закричать, дернулся и прижал руки к горлу.
— И милый мальчик тоже согласен, — Туури провела по экрану пальцем, тот засветился.
Рейнир захрипел, больно вцепился Туури в волосы, но она только ласково погладила его сжатую руку. Волокна прорвались наружу, на лицо Туури хлынула кровь, Рейнир безвольно осел.
— Ну что, Миккель, готов узнать?
Тот снова кивнул головой.
Туури поцеловала безжизненную руку Рейнира в ладонь и прочитала: «Вирус создал я, мне очень жаль».
— Миккель, ты знал?
— Знал что?
— Что Рейнир что-то там создал?
Миккель пожал плечами, как бы говоря, что у него были более важные дела, чем слежка за сопливым пацаном.
— Понятно. Врет, как дышит, — Туури снова погладила Рейнира по руке, в ответ он дернулся.
Зашипела рация, и сквозь помехи донеслись обрывки слов: «унич...жить. оп...сно...оловка...».
— Лучше бы это дебильное радио выдало Кэти Пэрри, так ведь, Миккель?
Миккель пожал плечами, поднялся, нащупал рацию на полке этажерки и растоптал ее. Шипение затихло.
— Ну, Рейнир, надеюсь, ты любишь Кэти Перри, потому что ничего больше я не знаю.
Рейнир со свистом выдохнул, Миккель сложился практически пополам рядом с Сигрюн и взял ее за руку.
Туури погасила экран телефона и фальшиво запела: «Days like this I want to drive away».
@темы: тексты, моя любовь меня
-
-
11.04.2016 в 18:03я на ваш самоучитель молиться готова! бегала с ним и кричала всем знакомым: ПОЖАЛСТА, ПОЧИТАЙТЕ
спасибо, что горели с нами, вы замечательный кот
-
-
11.04.2016 в 18:05я на ваш самоучитель молиться готова! бегала с ним и кричала всем знакомым: ПОЖАЛСТА, ПОЧИТАЙТЕ
спасибо, что горели с нами, вы замечательный кот
-
-
11.04.2016 в 21:11